В такие моменты о-очень жалеешь, что не взял с собой наушники. Я притормозил и внутренне напрягся. Наверняка, какие-нибудь гопари, которых хлебом не корми — дай докопаться до человека в плаще и с забранными в хвостик волосами. Кровь прямо-таки вскипела. Вот пусть только скажут хоть что-то — хавальники разнесу! Настроение у меня было и так паршивее некуда. Чернейшее настроение. Относительное душевное спокойствие было перечёркнуто одной-единственной случайной встречей. С кем? С Юлькой, разумеется. Со дня как она мне толсто так намекнула, мол, у таких как я — ни единого шанса, я думать-то о ней спокойно не могу, не то что видеть — прям внутри всё переворачивается! Честное слово, будто из меня кто куски вырывает вживую. И чего я такой чувствительный?! Ненавижу себя порой за это... Встретил вот её пять минут назад: идёт с какими-то блядского вида девицами и мажорно-педерастическими пацанчиками, улыбается, «Привет!» мне говорит... Вот как после такого мир не посереет?!
читать дальшеХоть снова разворачивайся и иди обратно на кладбище. Мне только кладбище в последнее время успокоение и приносит. Сам не знаю, почему. Особенно старая его часть. Там тихо, посетителей почти не бывает, могилы все древние, большинство заброшены. Памятники советские, металлические, со звёздами. Проржавели до дыр. А на самих могилах деревья растут. Есть в этом что-то эдакое, умиротворяющее, что ли. Я поначалу стремался сюда ходить, считал, что уподобляюсь всяким несовершеннолетним готам и недосатанистам. А потом подумал: а какого хера, собственно? Что нравится, то и буду делать. Как там Кроули писал? «Твори, что желаешь — вот и весь Закон»? Вот то-то и оно!
— Погоди, говорю, друг! — на гопницкие оклики не очень похоже. Те обычно говорят: «слышь, братишка».
Спокойно, Жека, спокойно!
Я остановился и развернулся, готовый к любому развитию событий.
А это, оказывается, вовсе и не гопы. У стены магазина за небольшим столиком с разложенными на нём книгами не первой свежести стоял плохо одетый мужичонка неопределённого возраста. По виду натуральный бомж. По запаху — тоже. Я его, кстати, иногда видел слоняющимся по городу. Наверное, собирал пивные банки в надежде заработать на пузырёк настойки боярышника. А сейчас вон книги вздумал продавать. Видать, кто-то домашнюю библиотеку подчистил, выкинул откровенную макулатуру, а этот нашёл и торгует. Тоже мне, букинист! Чего ему от меня надо? Сигарету будет просить или деньги. Ни хрена не получит.
— Книжицу купить не желаешь?
Я постарался изобразить на лице брезгливость и помотал головой.
Бомж вдруг вылез из-за столика и в два шага оказался возле меня. Да ещё и за рукав схватил.
— Не пожалеешь! — вкрадчиво сказал он. Я чуть не сблевнул: от него шла страшная вонь, а уж изо рта смердело — хоть святых выноси, как говорится.
— Отцепись! — сказал я.
Бомж выпустил мой рукав, посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся. Во рту не было ни одного целого зуба — одни только безобразные бурые пеньки. Почему-то я не развернулся и не удалился быстрым шагом, а спросил:
— Ну?
Букинист отступил назад, к импровизированному прилавку, и кивком пригласил подойти. Я чувствовал лёгкое любопытство. Конечно, вряд ли этот маргинальный элемент предложит нечто стоящее, но и вреда никакого явно не причинит. Поэтому я послушался и подошёл. Торговец наклонился к картонной коробке, стоящей у его ног, долго рылся в её недрах и наконец извлёк коричневый безликий том.
— Погляди-ка! — Он протянул книгу.
Я взял том в руки, тотчас ощутив, что мне вручили что-то по-настоящему старое и наверняка весьма ценное. Ни на обложке, ни на переплёте не было ничего: ни буквицы, ни рисунка, ни клейма. Я аккуратно перевернул пахнущую плесенью обложку и прочитал: «Некромантия. Запретное искусство». Это явно была не та халтура, что выставлена в любом книжном магазине на полке «Магия и эзотерика». Я наугад перевернул несколько страниц, увидев изображения пентаклей и гексаграмм, а еще пару литографий, изображающих то ли привидений, то ли поднявшихся из гробов мертвецов в саванах.
— Ну так как, студент?
Блин, я понял, что хочу эту книгу! Прям вожделею.
— Сколько?
— А сколько дашь! — Улыбка книготорговца стала ещё шире.
Я пошарил в кармане, нащупал мятую купюру и извлёк на свет божий. Это оказались пятьсот рублей. Я протянул их старику-букинисту.
— Хватит?
— Конечно! — хмыкнул тот, взял деньги и показал глазами на книгу. — Твоя!
Я аккуратно завернул покупку в полиэтиленовый пакет и отправился домой. Мысли мои крутились, как шестерёнки арифмометра, высчитывая, какой может быть реальная стоимость книги. Я в книжном антиквариате смыслю мало, но цены на подобные вещи обычно начинаются тысяч от десяти. (Это я точно знаю: заходил как-то в соответствующий раздел одного Интернет-магазина.) А тут — почти даром. Похоже, мироздание пожелало загладить вину за болезненную встречу.
***
Вернувшись в комнату студенческого общежития, я скинул тяжёлые высокие ботинки, толстовку с надписью BURZUM, улёгся прямо в уличных джинсах на кровать и принялся листать новое приобретение. Автором сего любопытного опуса был некий «г-н Л. Принн». Ниже названия значилось: «пер. с немецкаго», а в самом низу стояло: «С.-Петербургъ. Типография Гроффа». Фамилии переводчика, равно как и года издания, не было. Интересно, сколько же этой книге лет? Сто? Сто пятьдесят? Вряд ли больше...
Я аккуратно перевернул титульный и взялся за первое, поверхностное, изучение. Похоже, книга и впрямь содержала в себе квинтэссенцию всего, что связано с общением с миром мёртвых: от относительно безопасных ритуалов вызывания духов недавно умерших до насильственного вселения призванной демонической сущности в мёртвое тело.
Это весьма приблизительное знакомство с книгой возбудило меня до чрезвычайности. Несмотря на физическую усталость от прогулки, я не мог сидеть или лежать спокойно, а потому принялся расхаживать по комнате взад и вперёд, предаваясь разным мыслям, пока не ощутил, что проголодался. Готовить было лень, поэтому я ограничился завариванием двух порций лапши быстрого приготовления, наскоро закинул эту лапшу в желудок, налил большую кружку чая и вновь взялся за чтение. Теперь уже стараясь вникнуть в детали.
Вступление я читать не стал, а сразу перешёл к изучению практик. Первая же пара страниц дала понять, что даже простейший ритуал требует тщательной подготовки и точности в деталях. Это внушало доверие. Каждая прочитанная строчка внушала: это работает! Поверь, укрепись духом и попробуй!.. Звучит, блин, как лозунг для начинающих предпринимателей...
И сразу же скажу: да, я верю в магию! Нет, неправильно выразился. Надо так: я знаю, что магия существует. Пару раз попробовал кое-что из ЛаВея, и у меня получилось. Иногда я ловлю себя на мысли, что с Юлькой тоже можно было попробовать что-нибудь такое, но всякий раз вспоминаю, что любой приворот делает одного из двух людей несчастным, а чаще всего — обоих. Мне этого не хочется. Пусть уж из нас двоих несчастным буду один я.
Да и вся эта любовная магия — так, баловство одно. Некромантия же — совсем другое дело. Это нечто, это вещь! Уровень на порядок выше. Выше некромантии только умение вызывать демонов и повелевать ими. Но то высший пилотаж. Мне до него как до Пекина раком. Впрочем, как говорит народная мудрость, курочка по зёрнышку... Как далеко можно зайти, начав с малого? Одному богу известно. И наверняка дьяволу.
Поэтому я, как прилежный студент, решил идти последовательно, от простого к сложному. Хы! Аж самому смешно стало. «Прилежный студент»! Надо же о себе так сказать! Сессию-то последнюю я завалил начисто. Парни давно уж по домам разъехались, я один парюсь в общаге в середине июня. Что ж, тем лучше: полное одиночество — верный спутник мага.
Одиночество... Иногда оно меня всерьёз напрягает. Наверное, у парня к двадцати годам должны быть друзья. И подруга... Нет, про подруг пока не будем. А вот друзья... Странно, но за три года проживания в общежитии мы с парнями так и не стали настоящими друзьями. Так, соседи по комнате, которые вместе готовят, вместе учат, вместе пьют пиво, смотрят телик, но — не более. Им неинтересно моё увлечение оккультизмом. Они не слушают депрессив-блэк и «Книгу Закона» не читают. А люди, с которыми мы тусуемся в фойе университета, вместо того, чтоб сидеть на парах, они — приятели, в чём-то — единомышленники, но не друзья, нет. И, если честно, я нисколько не страдаю от подобного положения вещей. Наверное потому, что путь Тьмы — это всегда путь одиночества.
Ох ты ж, блин, как пафосно сказал-то!
В общем, я сосредоточился на изучении книги. Первым, самым элементарным из описанных ритуалов, было вызывание духа недавно умершего человека. Что ж, пойдём от простого к сложному. Итак, что для этого нужно? Я взял ручку, листок бумаги и принялся выписывать. Ага! Первое, записал я, подготовка к обряду должна занимать девять дней...
***
Путь чёрного мага тернист и извилист.
Нельзя мыться и менять одежду. Блин, почти в середине июня это чертовски сложно. Про стирку вроде бы ничего не говорилось, поэтому она, родимая, немного выручала. Если носки постирать вечером, перед сном, то к утру они успевают высохнуть. Трусы — почти успевают. А голова уже через пять дней начала чесаться так, словно в ней самозародились полчища вшей.
Ещё мне нельзя было есть соль. С выполнением этого пункта особых проблем тоже не возникло, хотя, признаюсь, под конец мне удавалось проглотить несолёную пищу с огромным трудом. Прямо-таки запихивал её в себя. Очень уж она мерзкая.
Третье. Надо надеть на себя что-то из одежды покойника, а лучше всего — обмотаться саваном. Вот с этим у меня возникла проблема. Ну где я найду то, что было надето на мертвеца?! Напротив этого пункта мне пришлось, увы, поставить прочерк. К счастью, ниже была сноска, в которой безымянный переводчик указал, что можно обойти это затруднение, заказав в церкви панихиду по самому себе. С этим было проще: на следующий же день после покупки книги я отправился в ближайшую церквушку и сунул бабке в окошечке записку с собственным именем, сказав, за упокой, мол. Ну, ещё две свечки купил.
Четвёртое: в ночь совершения ритуала требовалось пролить кровь какого-нибудь животного. Я подумал, что самое простое — поймать и убить голубя. Его не жалко. И вон их сколько толчётся! И во дворах, и на улицах, и возле помоек. Поэтому я начал сыпать хлебные крошки во дворе общаги, в укромном уголке, где меня не спалят, когда я буду ловить будущую жертву.
Пятое. Чтоб призрак явился, требуется произнести заклинание. Точнее, несколько: чтоб призвать духа, чтоб заставить его говорить и чтоб отправить обратно. Слова надо было произносить наизусть, без запинок, и я рьяно взялся заучивать, вместо того, чтоб готовиться к пересдаче. (Оба экзамена я, тем не менее, пересдал. Можно сказать, на халяву. На «удовлетворительно», конечно).
А главным требованием была необходимость пребывать в скорби в течение всех дней подготовки. Так и написано: «...лишь безрадостность пустоты и прикосновение к сферам отчаяния, темные мысли, образы смерти и умирания, наполнение мраком каждого момента своей заканчивающейся жизни, почитание ночи способны подготовить тебя, дерзнувший, к переходу в царство теней и к возвращению обратно». Ну, что-что, а уж лелеять в себе душевный мрак и отчаяние я умел мастерски. Девять дней воздух комнаты пропитывался звуками NOCTURNAL DEPRESSION, XASTHUR и, конечно же, BURZUM «Filosofem». И, разумеется, я постоянно думал о Юльке, порой так морально выворачивая себя наизнанку, что начинал ловить кайф от собственных депрессняков.
И ещё каждый день я ходил на кладбище. Только теперь не ради обретения подобия душевной гармонии, а исключительно в рамках задуманного дела. Во-первых, я выбрал безопасный путь, которым смогу прийти сюда ночью, не привлекая внимания праздно шатающейся гопоты и полиции. Во-вторых — и это было для меня главным — я должен был выбрать, чью душу попробую призвать из мира мёртвых. После длительных блужданий передо мной вырос гранитный памятник, с которого смотрела фотография очень симпатичной улыбающейся молодой женщины с густыми вьющимися волосами. Едва увидев её, я сказал себе: «Стоп, Жека! Вот то, что надо!» Выяснилось, что звали её Еленой, и умерла она в возрасте всего тридцати двух лет, и случилось это чуть более года назад. Я начал размышлять, что именно с ней случилось. Автокатастрофа? Лейкемия? Тяжёлые роды? Убийство? Какой-то несчастный случай? Вариантов было много. Я подумал, что если мне удастся призвать её дух, я сумею узнать и причину смерти. Потом я стал представлять, в каком виде предстанет передо мной её призрак. А вдруг призраки погибших предстают перед некромантом в том виде, в каком находилось тело в момент смерти? Если это была гибель в автомобильной аварии, мне бы не очень хотелось увидеть нечто изломанное, окровавленное, с размозжённым черепом и вытекшими глазами... От этих мыслей меня передёргивало, но каждый раз я напоминал себе, что избрал нелёгкий путь: в книге господина Принна описывались и куда более жуткие ритуалы, связанные с воскрешением полуразложившихся трупов. Их я, между прочим, тоже планировал освоить, а значит, отвращению и страху в моей душе делать нечего.
***
Девятый день истёк, солнце только что скрылось за горизонтом.
Ясное июньское небо усеяно звёздами, а я стою один-одинёшенек посреди кладбища в полной тишине и сгущающейся темноте. Я весь в чёрном (впрочем, я почти всегда в чёрном) с большой спортивной сумкой через плечо. В ней всё, что нужно для проведения обряда: церковные свечи, кухонный нож, пойманный с большим трудом голубь и электрический светильник на батарейках — на всякий случай.
Я ощущаю, что ночью на кладбище страшновато. Лёгкий холодок пробегает по спине от осознания того, что ты — единственный живой среди сотен могил. Но об этом я тоже читал. Страх — чувство, что будет сопровождать вставшего на путь чёрной магии на протяжении всей его жизни. И могущество истинного мага во многом зависит от его умения подчинить свой страх. Вот я и подчиняю.
Я стою напротив могилы Елены и готовлюсь вызвать из небытия её дух. Могила находится на краю грунтовой дороги, а значит, у меня достаточно места, чтобы начертить остриём ножа круг, вписать в него гексаграмму и необходимые знаки. Круг защитит меня, если явившийся на зов призрак будет разгневан этим. Ну, или если вместо призрака погибшей женщины явится нечто иное... Хотя, скажу честно, от мысли об этом ином меня передёргивает. Я втыкаю в вершину каждого луча гексаграммы по церковной свечке и пытаюсь зажечь их при помощи зажигалки. Получается не сразу: свечи норовят потухнуть при малейшем дуновении ветерка. В конце концов, вокруг меня загораются семь зыбких огоньков, и приходит время умертвить жертвенное животное.
Я никогда никого не убивал, за исключением мух, комаров и тараканов. Ну, ещё утопил в унитазе пару мышей. Я не уверен, что смогу. И всё же без жертвы ритуал не может быть исполнен. Надо постараться умертвить птицу как можно быстрее, без мучений. Я извлекаю голубя, прижимаю к земле и приставляю к шее нож. Голубь, похоже, ничего не подозревает. Тем лучше. Я, как могу, унимаю дрожь в руке, делаю глубокий вдох, задерживаю дыхание и двумя резкими пилящими движениями отделяю птичью голову от тела. Мне кажется, несчастный птах даже не понял, что уже мёртв. Я, превозмогая брезгливость, сжимаю его безголовую тушку обеими руками, переворачиваю шеей вниз и, слегка сдавливая, окропляю кровью могильный холмик. После чего отбрасываю голубиное тело в сторону. Оно отвратительно бьёт крыльями и кувыркается в кладбищенской пыли. Очень хочется вымыть руки и вообще помыться.
Но заниматься гигиеническими процедурами пока не время. Наступает самый важный момент: я должен произнести призывающее заклинание. Судорожно перебираю в памяти слова и понимаю, что вроде бы всё запомнил правильно. Набираю в грудь воздух и начинаю, стараясь придать голосу властность:
— Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой! От пелен савана, от гвоздей с крышки гроба, от цветов, что в гробу, от венка, что на лбу, от монет откупных, от червей земляных, от веревок с рук, от веревок с ног, от иконки на груди, от последнего пути, от посмертной свечи! — собственный голос звучит омерзительно тонко, как у подростка, и до невозможности нелепо, но я продолжаю. — С глаз пятаки упадут, холодные ноги придут по моему выкрику, по моему вызову. К кругу зову, зазываю, с кладбища приглашаю. Иди ко мне, раба Елена! Гроб без окон, гроб без дверей, среди людей и не среди людей. Сюда, сюда, я жду тебя!!! Отпустите её, силы сна, хоть на час, хоть на полчаса, хоть на минуточку. Слово и дело. Аминь.
Я произношу заклинание до конца и задуваю свечи.
Я вижу потусторонний зеленоватый туман, сочащийся из земли. Вот он, клубясь, поднимается вверх, сгущается и превращается в зыбкую женскую фигуру. Но всё это лишь в моём воображении. На деле же не происходит ровным счётом ничего.
Ничего.
Я вдруг начинаю чувствовать себя полным дураком. Идиотом, каких поискать. Понимание собственной глупости и наивности накрывает меня с головой. Бог мой, как можно быть таким лохом?! Уверовать в то, что написано в купленной у бомжа книжке! Книга хоть и старинная, но не средневековый же гримуар, и, почти наверняка, в начале прошлого века была такой же макулатурой, как и все эти современные пособия по магии, коими заставлены полки книжных магазинов. Макулатурой она и осталась. Ну, разве что макулатурой букинистической. Ведь с самого начала где-то внутри червячок здравого смысла настойчиво шептал: брось заниматься этой ерундой! Хватит скорбеть! Хватит давиться гречкой и макаронами, сваренными без соли! Но нет! Разве желание подчинить себе сверхъестественные силы и постичь тайны потустороннего бытия будет слушать голос презренного разума?! Разве умудрённые сединами алхимики не отмахивались от робкой критики рассудка, когда мешали в колбе собственные кровь и сперму в надежде получить гомункулуса?!
Я чувствую внутри полнейшее опустошение. Я опускаюсь на корточки, извлекаю из сумки светильник и включаю его. Он горит неярким белым светом, и мне с ним чуточку веселее. В голове ни единой хорошей мысли. Я понимаю, что надо уходить с кладбища, возвращаться в общежитие, а наутро — ехать на вокзал и электричкой — в родительский дом. Смотреть телевизор, сидеть в Интернете, играть в «Panzar», смотреть новинки кино, снятые дёргающимися камерами мобильников в зрительных залах, а когда родичи на работе — дрочить на фильмы, где сисястых тёлок дерут в жопу дюжие негры. И окучивать картошку.
Едва я думаю про картошку, как прямо передо мной слышится звук, будто кто-то переворачивает землю лопатой. Мне кажется, будто почва подо мной слегка вздрагивает, а затем ровный, очень знакомый голос произносит прямо надо мной:
— Привет! Хочешь меня?
Это Юлькин голос. Вот тут мне становится страшно. По-настоящему. Сердце на мгновение останавливается, а потом начинает биться с такой силой, будто готово проломить грудину. В ушах словно шумит прибой. Я замираю. В голове вихрем несутся строки из книги, что, пробуждая мёртвых, некромант должен быть готов испытать ужас и ни в коем случае не поддаваться ему и не покидать защитного круга.
Я стискиваю в кулак волю и медленно, очень медленно, поднимаю взгляд.
В трёх шагах от себя, за границей круга, по ту сторону могильной оградки, я вижу сведённые вместе голени, бёдра с прижатыми к ним ладонями, тёмный треугольник лобковых волос... Передо мной совершенно обнажённая девушка, стоящая по стойке смирно. Я подхватываю светильник и рывком поднимаюсь на ноги, выставив его перед собой на вытянутой руке. Мне хочется верить, что призраки и прочие выходцы с той стороны боятся электрического света. Девушка никуда не исчезает, зато теперь я могу рассмотреть её. Она совсем не похожа на ту, что выгравирована на граните, но я узнаю её сразу, несмотря на то, что никогда не видел голой. Это Юлька. Но не настоящая, живая Юлька, а будто её восковая копия. Она стоит неподвижно, чёрные кругляшки глаз, не моргая, смотрят на меня, рот приоткрыт. А ещё она очень бледная, почти белая, и к коже прилипли комья земли. Разве к духам липнет земля?
— Привет! Хочешь меня? — Губы её не шевелятся, слова исходят откуда-то изнутри.
— Назовись, дух! — требую я.
Голос предательски дрожит и того и гляди «даст петуха». Тем не менее, заклинание я произношу от начала до конца.
Призрак (или кто бы это ни был) не реагирует. Стоит, смотрит. Только теперь ещё и слегка покачивается из стороны в сторону, как маятник.
— Привет! Хочешь меня? — доносится откуда-то из-за спины.
Я разворачиваюсь. Там ещё один Юлькин двойник. Такой же неподвижный. Ноги вместе, ладони прижаты к бёдрам, спина прямая, смотрит прямо — и в никуда, рот приоткрыт. Тело испачкано землёй.
— Сгинь! — слово само срывается с языка.
— Хочешь меня? — говорит призрак.
Надежда только на круг: я начертил его по всем правилам, и ни один выходец с того света не должен пересечь проведённую остриём ножа линию.
Слышу шорох земли. Метрах в трёх от первой «девушки» могильный бугорок вспучивается, почва осыпается, и над поверхностью появляется что-то округлое, тянущееся вверх, как росток. Тусклого света электрической лампы достаточно, чтоб понять — это ещё одна «Юлька». Вскоре и она встаёт над чужой могилой в полный рост и говорит:
— Привет! Хочешь меня?
Разум затуманен ужасом, но до меня всё же доходит: это не призраки — это суккубы. Мой ритуал почему-то призвал к жизни не душу умершей женщины, а этих дьяволиц, принявших облик объекта моих вожделений.
Земля шуршит и слева, и справа, и позади меня, и передо мной. Демонические создания лезут наружу, как грибы при ускоренной перемотке киноплёнки. Я окружён частоколом обнажённых женских тел.
— Хочешьменяхочешьменяхочешьменя, — звучат какофонией их голоса.
Мне не выстоять здесь до рассвета. Силы оставят меня задолго до утренней зари. Я упаду, и они накинутся на меня, как вурдалаки на Хому Брута. Вспомнив про Хому, я машинально вспоминаю, что я крещёный. А над крещёным человеком никакая нечисть не властна!
Воодушевлённый этой мыслью, я набираю воздуха и начинаю осенять суккубов крестными знамениями.
— Именем Господа нашего, Иисуса Христа, повелеваю вам, нечистые духи: убирайтесь прочь! — Голос дрожит, а рука трясётся.
Шлюхи Сатаны не реагируют. Одни стоят смирно, другие слегка раскачиваются.
— Хочешьменяхочешьменяхочешьменя...
Я в отчаянии. Я пытаюсь вспомнить слова какой-нибудь простенькой молитвы, но загвоздка в том, что я никогда и не знал слов ни одной.
И вдруг дьяволицы враз замолкают, а откуда-то сзади накатывает волна зловония. Я уверен, что это либо чей-то полуразложившийся труп, случайно поднятый моей магией, либо сам Люцифер. Я не хочу оборачиваться, истово внушая самому себе, что через круг он, наверное, не переступит, а там, за чертой, пусть себе бродит и смердит. Ну а если переступит... Чья-то рука ложится на плечо. Я замираю. Мне очень хочется сжаться в точку и исчезнуть.
— Что, струхнул малость? — Голос вновь кажется мне знакомым. Мертвецы так не говорят, поэтому я становлюсь чуть смелее и оборачиваюсь.
Передо мной некто, видом и запахом и впрямь напоминающий ожившего покойника, но я сразу узнаю того самого бомжа, что продал мне книгу. Беззубый рот растянут в улыбку.
— На Христа Ему наплевать, — говорит старик. — Ему на всех богов плевать. Он их знать не знает.
Он?
В голове столько вопросов, что они толкутся, мешая друг другу, и я не могу задать ни одного. Только стою, растерянно открыв рот.
— Ты думаешь, это ты сюда пришёл? Нет, это Он тебя заприметил и привёл. А книга... книга так, ерунда! Как прикорм для рыб. Видишь ли, ты Ему стал нужен.
Я ничего не понимаю из его слов и только спрашиваю:
— Кто... вы?
Старик не отвечает, продолжая вещать своё:
— Когда-то Он был совсем маленьким, вот таким. — Бомж показывает мне указательный палец. — Он укусил меня, я растил Его и лелеял. Давно это было!.. Понимаешь, Его надо кормить, да... А ест Он людей. Мёртвых людей и живых. Это Его добыча, да. А добычу надо приманить... Вот Он и читает мысли, угадывает желания... Вот так, да... Но Он ещё мал, Ему нужна помощь. Когда-то у меня были ясные мысли, а теперь — нет, в мозгах будто черви завелись... Ему нужен кто-то молодой, вроде тебя, с чистым умом... Понимаешь, студент?
Я молчу. Речь бомжа бессвязна, как монологи героев Лавкрафта.
— Хочешь Его увидеть? — спрашивает старик.
Я мотаю головой. Кем бы он ни был, видит бог, мне совсем не хочется на него смотреть. Но за меня, похоже, всё давно решили... Бомж обхватывает обеими руками мою голову и, прежде чем я успеваю что-то понять, приникает к моим губам своей вонючей пастью. Я чувствую, как раздвигая челюсти, в рот лезет что-то твёрдое и извивающееся. А потом оно кусает меня за кончик языка. Боль придает мне сил, я толкаю старика в грудь, и он падает навзничь. На мгновение мне кажется, что у того изо рта вместо языка торчит что-то длинное, членистое и извивающееся, будто огромная личинка.
Я вне себя от ужаса и отвращения. Пытаюсь вызвать рвоту, но изо рта тянется только ниточка вязкой слюны вперемешку с кровью из прокушенного языка. Язык тем временем стремительно немеет — похоже, мерзкий урод впрыснул мне какой-то яд. Онемение охватывает щёки и нижнюю челюсть. Я уже не могу произнести ни слова. Похоже, ещё чуть-чуть — и я не смогу дышать.
Мне никогда не было так страшно. Слёзы катятся из глаз, застилая взор. Силы оставляют меня, ноги подгибаются, и я опускаюсь на четвереньки.
А затем начинает происходить нечто совсем странное: окружающие предметы вдруг утрачивают чёткость очертаний, становятся зыбкими и прозрачными. Все, кроме проклятых суккубов. Эти стоят как ни в чём не бывало. Наверное, я умираю.
Ограды, кресты, памятники, деревья, звёзды на небе, даже валяющийся в двух шагах бомж исчезают. Земля подо мной тоже исчезает, я повис над бездной, и внутри всё сжимается, как у человека, стоящего на краю пропасти. Я пытаюсь вцепиться в разверзшуюся пустоту и ощущаю под пальцами почву. Значит, я никуда не падаю — я просто стал видеть сквозь материю. И я смотрю...
Я смотрю на псевдоЮльку, ту, что явилась первой. У неё нет ступней, вместо них — огромное белёсое змееподобное тело, уходящее глубоко под землю. Оно омерзительно пульсирует, словно внутри перекатываются какие-то комки. (Беглый взгляд говорит, что такое же тело у каждой из явившихся передо мной сущностей.) Я скольжу взором вдоль этого тела и наконец вижу Его...
Он чудовищен и одновременно великолепен. Он извивается спиралью и уходит далеко вглубь земных недр. Его лицо обращено вверх, а то, что я принял за змееподобные тела суккубов — не более чем многочисленные отростки, обрамляющие Его лицо, подобно тому, как щупальца обрамляют рот гидры. У Него нет глаз, но я чувствую, что Он смотрит на меня, и душа наполняется благоговением перед Его величием.
А потом онемение проходит, и мир приобретает прежние очертания. И лишь концы Его щупалец, принявшие облик женских тел, по-прежнему торчат из кладбищенской земли.
— Видел? Видел Его? — ухмыляется бомж. Он опять стоит совсем рядом.
У меня нет сил ему отвечать. Всё, что я могу — лишь едва кивнуть головой.
Улыбка исчезает с лица моего собеседника, оно вдруг становится чрезвычайно серьёзным.
— Что ж, тогда я закончил! — говорит он.
Он отходит на несколько шагов и начинает раздеваться. Я не понимаю его действий и, честно говоря, не хочу понимать. Просто смотрю. Старик скидывает с себя ветхие смердящие одежды. Его тощее грязное тело белеет под звёздами точно так же, как тела... этих.
Он поворачивается ко мне спиной, подходит вплотную к одному из Юлькиных двойников, выпрямляется, как солдат на построении, и произносит что-то вроде: «Я готов». То, что происходит дальше, повергает меня в подлинный ужас. «Юлька» начинает расти вверх, одновременно теряя всякое сходство с человеком: тело будто раздувается, сглаживаются выпуклости и впадины, и вот над землёй уже вздымается высокое, как столб, и толстое, как сорокалетний тополь, щупальце. Затем мне кажется, что щупальце «раскалывается» вдоль и половинки отпадают друг от друга. На самом деле то открывается пасть, полная кривых зубов-крючьев. Щупальце изгибается вопросительным знаком, челюсти аккуратно, почти нежно, смыкаются на теле несчастного бомжа. А потом оно вновь распрямляется и в мгновение ока уходит вниз. Я вижу, как босые ноги старика, агонизирующе подёргиваясь, описывают в воздухе дугу и исчезают под землёй. Ни крика, ни стона.
Это зрелище меня добивает. Я чувствую омерзительную дурноту и невероятную слабость. В ушах писк, в желудке тошнота, перед глазами цветные мельтешащие мухи. Я по-прежнему стою на четвереньках, но руки подламываются, и я падаю лицом в пыль.
Через секунду я прихожу в себя (во всяком случае, мне так кажется). Кладбище пустынно. Я один. Лежу в самом центре начерченного магического круга. Кое-как встаю и делаю несколько ковыляющих шагов. Со стороны я, должно быть, сам неотличим от ожившего мертвеца.
Под ногами — тёмная кучка тряпья. Это всё, что осталось от таинственного бомжа. Бедный старик! А может, вовсе и не старик? Кто знает, не бремя ли служения своему (моему) Господину преждевременно состарило его? Странно, но почему-то я очень мало опечален его смертью. Словно всё было так, как должно быть. Слиться со своим Повелителем, стать частью Его плоти — это ли не мечта любого жреца?! Вот он и стал пищей своего (моего) Божества.
***
Интересно, почему в мыслях я называю Его моим Божеством?..
Автор: Пётр Перминов